нами. Посмотрите с точки зрения Медного Дома и традиции, которая старше нашей писаной истории. У них случилось нечто куда более серьезное, чем Сдвиг, вынужденное переселение или война с чиновниками. Все это с ними бывало. Даже аналог Сдвига. Это не ЧП. Глава Дома, который добровольно и по обычаю сдал власть, пришел на новую землю, возглавил там кучку отщепенцев, превратил ее в свой новый Дом и силами этого Дома заставил всех, в том числе бывший Дом, подставить горло? Вот это — ЧП. Особенно потому, что его преемник был выбран законно им же самим. Стало быть, преемник совершил какие-то непозволительные нарушения? И Медный Дом должен либо расколоться сверху донизу, либо ввязаться в войну? Посмотрите и вспомните, что наш руководитель Проекта глядит на это происшествие не снаружи, как мы, а изнутри. Медный Дом, и традиции такая же его часть, как позвоночник или легкие. Вы можете сами, вручную удалить у себя позвоночник, вставить на его место другой орган и при этом не умереть? Вам вообще придет такой маневр в то, что вам заменяет сознание? Не придет. Вы будете искать решение внутри традиции, а оно там существует. Быть свергнутым по правилам Дома, например: признать ошибки, в том числе попытку раскола, и добровольно уйти из жизни, приняв вину на себя и только на себя. Это очень простое, совершенно естественное и безболезненное решение.

Теперь все ясно стало даже мне. Теперь мне все, от самого начала, стало ясно. Даже то, почему Старик так настоятельно переводил всех в личную лояльность преемнику. Чтобы не тянуть нас за собой и не обязывать нас местью, а точнее даже — лишить нас права мести. Это для него было так же недопустимо, как и прямая война с Медным Домом. Он создавал нас как новую ветвь, которая в свое время войдет в число ветвей Дома — и вот, передал. Приняв на себя все ранее совершенные этой ветвью ошибки и исправив излом своей добровольной смертью.

Я понял, во что вляпался… во что меня, так сказать, вляпали. Я помнил свои клятвы и слова о том, что буду мстить за смерть того, кому клянусь, до своей смерти, если только принявший мою клятву не умер от своей руки или не был остановлен в преступном безумии.

Я понял, что сейчас буду третьим, вытряхивающим из социолога решение.

— Как это решается? До Сдвига мог вмешаться правящий Дом. Сейчас нет инстанции, которая могла бы стать внешним арбитром, изнутри Дома без конфликта задача не решается. А конфликта не должно быть. Если глядеть с дерева Медного Дома, от решения выигрывают все. Положение дел оформлено, переселенцы войдут в устойчивую, стабильную структуру, где бывший Проект — новопривитая ветвь, ведающая жизнеобеспечением. Достаточно высоко расположенная, чтобы ни наш персонал, ни их дети никогда не пожалели об этом, но не правящая и ничем не угрожающая традиционной власти. Она сохранит свои обычаи, часть из них распространится на весь Дом… на новом месте легче принять новые правила. Что же тут решать? Ведь все хорошо?

Я зашипел в стиле госпожи Нийе, хотя и не так громко и внушительно.

— Как это не решается, я понял. Как это решается? Уважаемый Сэндо, мне крайне неловко напоминать об этом, но в свое время я вытащил вас из-под купольного льда, и хочу воспользоваться правом долга. — Я тоже кое-что изучал, в конце концов.

— Я не могу расплатиться с вами, и я готов уйти вместе с ними, — светло улыбаясь, сказал этот… старый пучок сухой травы. — Я не вижу решения.

Угрожать преемнику — рисковать Проектом. Социолога… вогнать бы в стену, не за то, что сейчас отказывается советовать, а за то, что молчал. В серую пористую стену станции, наполовину, чтобы торчал из нее вечно и вечно давал советы.

Прежде чем я сам успел сообразить, что хорошо бы поговорить со Стариком, меня туда послали энергетик с планетологом — попутно заявив, что я, конечно, дискредитировал себя как любимчик, но все-таки у меня больше шансов.

Я явился в личные апартаменты Старика, попросил меня принять — и сходу угодил на церемонию распития травы, прямо на первый этап: нагревание чаши. И до самого конца, когда и наступало время подобающей беседы, молчал и вскипал, как вода, вскипал и булькал, булькал и остывал — но не мог нарушить ритуал. Это было бы не просто неприлично или невежливо, это было бы… глупо.

Но потом я все же заговорил:

— Что я могу сделать, чтобы вы остались с нами?

Судя по выражению лица Старика, ему этот вопрос сегодня задавали уже раз девять… а скорее, девять раз по девять.

— Не нужно ничего делать. Я слишком стар, я из первого поколения после начала Обновления. Я даже не знаю, почему я прожил так долго. Принимая Проект, я думал о том, что нужно сохранить жизнь молодым, а мне уже все равно. Здесь я устал еще больше, если ты можешь такое представить. Оставьте меня в покое, вы все, — он улыбнулся. — Выразить не могу, как вы мне надоели. Живите сами!

В этот момент я-старый мог бы натворить много недостойного. Старик не лгал мне, он устал, мы надоели ему все, слишком быстрые, молодые и глупые. Глупые от молодости и отсутствия опыта, уверенные, что факты имеют только одну трактовку, а проблемы — узкий спектр решений, что всякое противостояние должно завершаться победой. Он каждый раз надеялся, громко и шумно надеялся и полагался на разум и добрую волю. И каждый раз, даже по самой мелкой мелочи рассчитывал свои действия так, будто доброй и разумной воли не будет ни на семечко, ни на кончик когтя, ни от кого, никогда. Старик наскучил этой игрой. И он показал мне эту грань правды, чтобы я обиделся, как и подобает молодому и быстрому дураку, и ушел, полуобиженный, строить какие-нибудь безумные и неосуществимые с нужной скоростью планы, и дал ему умереть спокойно, и примирился с его смертью потом.

И я показал ему эту грань, и двигался, говорил и прикасался ладонью к ладони прощальным жестом еще только этой гранью наружу: обида, притворная покорность и предвкушение победы.

Анье Тэада, гостья

Во многом можно обвинить рожденных под сенью Дома, но только не в нарушении собственных многотысячелетних традиций, и чем выше рожденный или чем выше он поднялся, тем строже он к себе. Тем меньшей личной заслугой считается эта строгость. Господина Энтайо даже на мгновение не посетила мысль о неправильности происходящего с его любимым